Засыпаю.

Глуп.

Хочется.

Все.

Бросить.

Хочется проснуться утром.

В своей постели.

И чтобы не было службы.

Ефрейторов.

И.

Генералов.

Я бы поел.

Послонялся часов семь.

Восемь.

По квартире.

Потом.

Сел бы за компьютер.

И написал великую вещь.

О себе.

О вас.

О себе в вас.

Голова в тумане.

Чефир не берет.

Хочу в свои горы.

На Кумарх.

Если все люди такие же...

Но я не уйду



Вчера читал - есть такая штука в литературе - писать о том, что к делу не относится. Например, описывать, как бармен генерирует коктейль. Людям это нравится - потому что сюжета и мыслей многие не понимают, и не поймут, но всякий видел, как делают коктейль. Это сближает читателя с автором. Прочитав книгтакой читатель понимает, что все такие, как он.

Ребята! Вас дурят!

Читайте меня!

---

Опять я черт знает куда попал... В 17-ый век, в тропики, в...

Miss G.

Она, обнаженная, лежала на траве в десяти ярдах от тропы, по которой я шел, знакомясь со злополучным островом; стройные ноги ее были раскинуты в стороны, взор устремлен в голубое небо. Пораженный, я замер. Придя в себя от комариного укуса — откуда он взялся в этом раю? — решил скрыться в ближайшей роще островной сосны (P. insularis), но первым же шагом раздавил некстати подвернувшуюся ракушку. Та предательски шумно отметила свою кончину, и женщина подняла голову, вовсе не испуганно, впрочем, это неудивительно. Вглядевшись в ее огромные зеленые глаза, излучавшие спокойный свет, я понял, что мне ничего не угрожает, и более того, их обладательница радуется моему появлению, как радуются появлению друга или, точнее, как радовался Робинзон появлению в своем расположении Пятницы. Отметив, что зеленоглазая дива весьма хороша собой, я не смог не приблизится к ней. Кожа ее бедер (я стал их рассматривать, чтобы не пялиться охально на… на вагину), была нежна и шелковиста. Это меня удивило. Возьмите лупу и посмотрите на свое запястье – на нем нежная кожа – и вы увидите нечто подобное такыру, поросшему жестким волосом и изборожденному глубокими бороздами. Увеличите этот такыр в несколько раз, и вряд ли вам захочется его ласкать и гладить. Но у терминаторши моего недельного одиночества кожа бедер, да и везде, включая и розовые ступни, была шелковистой. Это, вкупе с необычайной стройностью тела и легкостью его движений чудесным образом влияло на мое зрение, и потому женщина, несмотря на величину, воспринималась вполне мне соразмерной.

Когда я раздумывал, что делать дальше, с моря примчался игривый ветерок — этот уставший от скуки остров со всем своим кордебалетом, включавшим комаров, ракушки, атмосферные явления и пр. пр. пр. явно возжелал поставить со мной, заезжим актером, тропический по накалу водевиль. Покрутившись вокруг женщины, он завзятым купидоном переместился ко мне и, обдав лицо волшебным запахом страсти, мигом скрылся в рощице, в которой минуту назад я хотел малодушно скрыться.

Волшебный запах возродившейся плоти, запах вмиг покоривший мое обоняние, происходил из ее промежности (к этому времени я, ведомый вполне определенными силами — ханжи уничижительно называют их похотью, — стоял меж ног главной героини завязывавшегося водевиля).

Запах насквозь пронзил меня, три месяца и шесть дней не знавшего женщины, пронзил от ноздрей до яичек, пронзил откровенностью происхождения и добрым связующим ароматом.

Этот запах… В любви его значение невозможно переоценить. В юности я не женился на Джулии Бедсмел, неплохой, в общем-то, девушке, дочке богатого торговца ворванью и благовониями, а также владельца трех китобойных шхун, не женился из-за этого самого запаха – он был кисловат и к тому же отдавал благовониями, изготовленными на основе подпорченной амбры — торговец был скуп выше всякой меры. Другая женщина, а именно вторая жена, божественная Дебора Керкелайн, не смогла удержать меня в своей необъятной постели, не смогла удержать тоже из-за неприятного запаха, но секрета своих сальных желез. А у последней супруги, Сары Бигноуз, была неизбывная молочница, и, понятно, подышать полной грудью в позе обожаемой ею французской любви мне удавалось крайне редко. Да… Что и говорить, запахи сыграли большую роль в моей личной жизни. Хотя, если честно подумать, от всех своих женщин я ушел в Портсмуте, а из Портсмута так легко уйти.



…А гулливерша пахла удивительно хорошо, и я с симпатией посмотрел на то, что в простом народе метко называют лохматкой. Она была негустой, и потому не скрывала внешних губ, готовых раскрыться цветком. Я подумал, что буду делать, если они раздвинутся и откроют моим глазам обворожительно влекущую щелочку преддверия. Женщина, видимо, уловила мои мысли, и довольно резко свела ноги. Я оказался зажатым между бедрами — одна голова осталась на свободе, — и, — что таить? — немного испугался этому. Однако кожа бедер великанши излучала приятное тепло, плоть их была мяконькой и родной, и испуг быстро в ней растворился, уступив место, несомненно, приятной растерянности. Я посмотрел на женщину – она приподняла голову, приязненная полуулыбка владела ее лицом и поощряла к действию. Не зная, что делать, я решил продвинуться к нему, то есть к лицу. Ведь в приличном обществе, к коему я имею честь себя относить, знакомство завязывается лицом к лицу, а не так, как у нас получилось. Женщина, как бы соглашаясь с моими благонравными мыслями, раздвинула ноги и я, немного раздосадованный отстранением их тепла, вновь устремил глаза к ее внешним губам — они зовущее пламенели. Я подался к ним, тронул внутренние губы. Они тянули, как изображение очага тянуло длинный нос Буратино. Поняв, что сейчас эти губы, утомленные одиночеством, раскроются и мне придется остаться один на один с клитором, размером с указательный палец сорок седьмого размера, я решил взобраться на лобок. Делать это обутым было неловко, я снял свои морские сапоги, и, забросив их за бедро женщины, решительно, конечно же, напоказ решительно, схватился обеими руками за пряди волос и пустился наверх.

— О-о-й, — послышался тут же сдавленный смешок, — больно!

Такая чисто женская реакция расстроила мои действия, и левая нога, скользнув по внешней губе, провалилась во влагалище.

От неожиданности я чуть было не разжал рук. Однако опыт скалолазания, приобретенный мною после памятного бегства из каземата острова Ту, помог, и я удержался, хотя женщина вздрогнула баллов так на шесть по шкале Рихтера. Осторожно вытащив ногу, я хотел, было, продолжить движенье наверх, но она, не пуская, уперлась ладошкой мне в голову. Ладошка была раз в десять больше моей, но это не охладило чувства противления, напротив, оно разгорелось костром. Охваченный им, я поднял голову и куснул обидчицу в самую линию жизни. Господи, кожа ее была столь нежна, нежная ладонь розово просвечивала, и потому зубы мои немедленно разжались, и укус тотчас обратился гусеницей в чудесную бабочку поцелуя.

Поцелуй, конечно, оказал соответствующее воздействие, в результате коего я оказался тесно прижатым к тому, от чего пытался бежать.

— Что делать?! — судорожно думал я, всем своим телом чувствуя жажду ее ненасытных губ, представляя, как у меня встанет, и как она этому засмеется и назовет меня милым и смешным комариком.

В трудные минуты я редко теряю самообладания, с детства следуя первому императиву бродяг и авантюристов: «Испугался – погиб». Этот настрой помог найти решение: я трупом обездвижил. Так, было мне известно, в минуты опасности поступают некоторые мелкие животные, одному из которых я по воле судьбы уподобился.

Подумав, что со мной что-то нехорошее случилось, хм, партнерша поднесла меня к лицу, распахнула ладонь. Липкий от секрета бартолиниевых желез (именно они увлажняют стенки преддверия влагалища — это мне было известно из книг, на «Эксельсиоре» заменявших вашему покорному слуге общение с женщинами), я, приподнял голову, посмотрел. И тут же красота моей обладательницы, ее совершенство, ножом вошли в мое бешено бьющееся сердце.

— Итак, я вновь игрушка женщины, — подумал я, оглядывая свою грудь с прилипшими к нему волосками с лобка своей обладательницы. — Что делать? Получать удовольствие? А почему бы и нет? Тем более, это удовольствие по многим статьям обещает стать уникальным?

Я улыбнулся, вспомнив фразы, любимые Круглым Джоном, нашим коком, коком, кормящим теперь, увы, не матросов, но рыб. Любитель крупных гладеньких женщин, он часто повторял мне, ценителю изящности, что «хорошей женщины должно быть много» и «качество женщины напрямую зависит от количества ласкательной поверхности». Взгляд мой обратился на обладательницу поверхности, способной дать любой дюжине очаровашек сто квадратных дюймов вперед. Красивая, притягательно непорочная, да, да, несмотря на все, непорочная – смущение, смешанное с желанием его преодолеть, удивительно живило ее глаза, глаза цвета моря, решившего отдаться крепкому ветру страсти. Ну, великовата чуть-чуть. Раз в десять с гаком. Но я ведь никогда не испытывал чувства неполноценности, общаясь с высокими женщинами? С высокими… А как мы будем разговаривать? Ведь любит женщина ушами. Услышит мой голос, покажется ей высоким? То есть комариным? Как и пенис?

Рука моя инстинктивно сокрыла соответствующее место личной комплекции. Женщина, мягко улыбнувшись, плавным движением переместила меня на грудь. Присев меж двух персей, я ошеломленно покачал головой – они, даже осевшие, были вровень со мной. Сладив с необычными ощущениями, прилег на одну из них. Она, теплая, родная, услужливо подалась, услужливо и символически подалась, как бы принимая меня в себя, в свое лоно. Улыбка женщины стала загадочно-туманной, рука потянулась к груди, той, на которой я расположился. Стала разминать сосок, нежно розовый и небольшой, относительно, конечно. Это заводило, и я не смог не заняться вторым соском. Переместившись к нему на четвереньках, стал щекотать языком и целовать. Женщине это понравилось, и я, поощренный этим, принялся его страстно посасывать. От этого у меня развилась необычно сильная эрекция. Сняв спешно исподнее, я обхватил грудь женщины руками и, продолжая ласкать сосок, стал угождать члену движениями тела.

Женщина застонала, вожделенно двигая задом, затем, прошептав:

— Напрягись, напрягись всем телом, — схватила меня за ноги и понесла через небо, конечно же, к оголодавшему своему влагалищу.

Поняв, что произойдет через мгновение, я напрягся, почувствовав мою готовность, она вогнала меня в самую свою середину.

Свет дня померк – я оказался там, куда всю свою сознательную жизнь стремился, правда, стремился всего лишь сердцем и крайней плотью. И вот, я весь там, в склизкой пещере. Я, всем своим нутром бывший членом, стал им фактически.



Все в жизни проистекает закономерно. В детстве, оставленный родителями, я не научился подчиняться обстоятельствам, а обстоятельства мужчины — это, прежде всего, отсутствие женщины, способной удержать, способной замкнуть весь мир в одну себя. Ни одна из них не могла удержать меня. После очередного разрыва я опускался в пропасть, чтобы, полежав на самом ее дне, вновь приняться искать выход — женщину, которая дарит счастье, придвигая к тебе плошку с овсянкой, которая заставляет смотреть лишь на себя, а не на каждый уходящий из Портсмута корабль, уходящий на край света. И вот, когда невиданных концов света не осталось, когда оставлены сотни женщин, когда последний корабль, мой старый «Эксельсиор», разбит в щепы, когда последний друг зарыт в прибрежный песок на радость прибрежным крабам, появляется она. Мы одни на этом острове, и я в ее власти, я в ней, в ее влагалище. Что ж, жизнь продолжается…



Все прошло хорошо – мы кончили одновременно. Бурно и сладко. Бурно и сладко, потому что я, тертый всеми частями света, не испугался. Умея с детства задерживать дыхание — для моряка это необходимо, и зная из журналов определенного содержания, что длительная задержка дыхания многократно усиливает оргазм, я вошел в роль и исполнил ее, по словам партнерши, просто восхитительно.



Спустя некоторое время, когда мы вполне привыкли друг к другу, я, терзаемый дурными мыслями, сказал, что нашел подходящее дерево и хочу сделать из него лодку, с тем чтобы покинуть остров навсегда. Вот как это было.

…Мы, утомленные любовью, с каждым разом становившейся все безумнее и безумнее, лежали на пляже у самой воды, и я рассказывал, как бежал с острова Ту, основной достопримечательностью которого была религия, священнослужители которой в прямом смысле этого слова продавали верующим путевки в загробный мир, воспринимавшийся ими в виде благодатного острова, застроенного отелями.

— Неплохая религия, — сказала она, сладко зевнув. — Там, наверное, никто не боится смерти.

— Да. Но всю жизнь они вкалывают с утра до ночи, чтобы купить больше звезд, то есть путевку получше.

— И ты сбежал, чтобы не вкалывать с утра до ночи?

— Нет, не из-за этого. Понимаешь, я — моряк… И без моря жить не могу…

Она молчала, и я продолжал врать:

— Знаешь, я уже присмотрел дерево. Из его ствола получится неплохая посудина…

Она, разместив в сознании услышанное, отвела взор от красного закатного солнца и пристально посмотрела мне в глаза. Ясно прочитав в них давно тревожившие меня мысли, проговорила:

— Значит, ты хочешь оставить меня...

— Нет, но… — посмотрел я беспомощно на женщину, безраздельно владевшую и моим телом, и — что скрывать? — сердцем, в нем бившемся, давно бившемся для нее одной.

— Что но?

— Понимаешь… Я боюсь… Ты такая…

— Понимаю…Страстная?

— Да…

— Не надо этого бояться, милый. Видишь ли, я — пуританка и...

— Что и?

— И… не приемлю анального секса...

Сейчас у нас два замечательных мальчика и девчонка. Они носят меня на руках.

---

Мы прощаемся со словами "Встретимся через 500 лет"

http://zhurnal.lib.ru/b/below_r_a/

http://www.litportal.ru/all/author1626/

РУСЛАН БЕЛОВ

Понимание Бога

Падает дождь, тают ледники, и рожденная ими вода течет вниз, к морю, горькому морю, движимому лишь внешними силами. Это участь воды — стремиться вниз. Это также участь человека. Он рождается ручейком, полным жизни, и течет вниз, к морю смерти. Сначала по альпийским лугам детства, изумрудным полям юности, потом — по степям и пустыням зрелости. И умирает в море — скопище душ ручейков и рек.

Это участь человека, но не человечества. Человечество — море, и это море течет вверх. Душа за душой оно поднимается по каменистым руслам, по песку и тине, оно поднимается и, когда-то, достигнув небесных вершин, станет всесильной сущностью, станет Богом, состоящим из всех, станет вневременным Богом, способным обращаться в прошлое. Бог — это осеняющее нас будущее, это существующее будущее. А Христос — человек, ведущий к нему, человек, влекущий к нам Бога. Это та душа из моря человеческих душ, которая, остро чувствуя свою земную неполноценность, остро чувствуя притяжение Бесконечного, притяжение Бога, стремится к нему, стремится вверх, увлекая за собой ближних.

Христов много. Все мы — дети Божьи и потенциальные Христы. Лишь немногие чувствуют это, и подвигаются к высокому своему кресту — единственной ступеньке в будущее, в бессмертие; не чувствующие же оседают в затхлом болоте предметной жизни, и умирают в нем навсегда.



...Пройдет несколько столетий и люди, человек за человеком, Христос за Христом, очистятся душами, объединятся в одну Величайшую Силу и станут всемогущими. Нет, эта Сила станет всемогущей. Станет истинным БОГОМ, станет всемогущей на основе способностей человечества. Триединство обратится во Всеединство. Я представляю эту силу, этот Святой Дух. Я воображаю себя его фрагментом, одним из мириад.

...Я, будущий, представляю свой великий мир и ощущаю себя счастливым. Мне чего-то хочется сделать для других, чтобы счастье это возросло многократно. Дух подсказывает, что я хочу, что манит мое сердце. Да, именно это. Каждый из живущих в нашем чудесном мире единения, представляет собой исключительную его часть. Каждый есть исключительная Вселенского Кристалла. Без него, без любой своей частички, без любого своего фрагмента, Кристалл утрачивает чудодейственную Силу, утрачивает Дух, так же, как утрачивает ее процессор, поврежденный в микроскопической своей части.

— А что если этот наш Кристалл, состоящий из всех живущих ныне существ увеличить всеми жившими людьми? — вот какой вопрос образовался во мне с помощью подсказки Духа. — Как это будет здорово! Кто станет спорить, что песни Окуджавы — прекрасны, но разве могут они сравниться с песнями Окуджавы в исполнении Окуджавы?! Кто будет спорить, что постигнуть Льва Толстого, можно лишь послушав, что он говорит Андрею Платонову?

Эта мысль поразила БОГА, то есть единство всех воскресших. Мы представили, что среди нас, изумленно поглядывая по сторонам, похаживает Сократ, настоящий Сократ. И хотя все мы ведаем, что от его смерти до воскрешения прошло более 3000 лет, мы не сомневаемся, что нам есть чему у него поучиться, знаем, что он, подумав, сможет что-то нам объяснить с позиции, доступной одному ему.

Мы представили в своем Кристалле Сергея Есенина с Айседорой Дункан, почувствовали мысленное стремление Сережи прорваться к свету, к себе прорваться, воскреснуть от своей жизни, почувствовали мысленное стремление Айседоры увидеть живыми своих детей, погибших детьми.

И мы сделали их ЖИВЫМИ.

Рай определенно существует. Будет существовать, если МЫ не уничтожим СЕБЯ. Вот идея! Надо что-то делать, что-то совершать или помогать кому-то совершать. Надо чего-то достигать, и не фальшиво, не чужими руками, не при помощи связей, втирания очков и переливания из пустого в порожнее, достигать, чтобы через пятьсот лет о тебе вспомнили и воскресили, вытащили из небытия в лучшей твоей поре, вытащили и поставили в царстве Полнокровной Жизни на твое место, исключительно ТВОЕ место, без тебя воспринимавшееся всеми как брешь, как черная дыра на чудесном полотне мироздания!



Признавая возможность гибели Бога, мы даем вам шанс спасти Его, шанс стать им, стать его неотъемлемой частичкой.

P.S. Ересь — это еще и особенный путь к Богу. Не в колонне верующих по букве, но личный путь. Однако в человеческом обществе нет личного.

http://zhurnal.lib.ru/b/below_r_a/

http://www.litportal.ru/all/author1626/

---

Уезжаю в Челяби-

бинск и его область

---

Так сказал Сартр



Сартр превращает в основной материал для философии свою собственную жизнь. Он вырос без отца, в католическо-протестантском окружении, в литературно-преподавательской среде. Отсутствие отца, пережитое как "отсутствие Бога", ранняя страсть к литературному творчеству, говоря шире - к "письму", определили философскую ориентации всей его дальнейшей жизни: "богоборчество", обусловленное отказом зависеть от внешнего "творца", от сущностной заданности человеческого бытия вообще; признание неукорененности человека в мире, выражающейся в фундаментальной случайности человеческого существования, противопоставленной необходимости бытия "по праву" как неподлинного, ложного образа человека; наконец, "невроз литературы", от которого Сартр так и не излечился, как способ самотворения, самопорождения в культуре. Коренная случайность человека обнаруживается на уровне до-рефлексивного схватывания им своего в-мире-бытия, "заброшенности" в мир, "из-лишности" своего в нем присутствия. Случайность переживается до всякого конституирования субъекта как "простое чувство экзистенции", обнаруживающееся в переживании, которое дало название первому роману Сартра - "Тошнота". Самоочевидная случайность человеческого бытия коррелятивна тотальной свободе сознания. Существование человека совершается в проецировании себя в будущее. Человек сам создает себе основание. Поэтому он всецело ответствен за него, не имея права перекладывать свою ответственность на "каузальный порядок мира", на свою сущность. Его "существование предшествует сущности". Я ответственно за свое существование, как только оно принимает свою жизнь в качестве чего-то им не выбранного. Это согласие жить спонтанно. Оно предшествует всякому волевому акту "внутри" жизни.

---

Все, пришел в себя и посмеялся. События почти как в том фильме. Через три дня буду в Москве. Фифи в настоящий момент второй час покупает сумочку.

Скоро опишу все, что со мной случилось.

---

Я вижу пилотов, ее - в норковой шубке...

---

Фифи в виде костей нет. Галлюцинации после удара.

---

ЗАВАЛИЛО меня...

Да. Задумался, стал рыть как попало, и завалило.

И по голове попало. Сейчас стараюсь меньше двигаться - ребра поломаны.

А двигаться бы надо - Фифи нигде не видно.



Сколько это я в беспамятстве провалялся?

Двое суток.

А может и не было ее? Фифи?



P/S/ http://www.litportal.ru/genre40/aut.../book12007.html



"Я увидел себя на двадцать процентов крупнее фон Блада (первенцы всегда крупнее). Росту получилось 220, весу 150. Если бы роды были штатными, быть бы мне двукратным олимпийским чемпионом по прыжкам в высоту с трехпудовыми гирями.

- Кстати, - продолжал фон Блад, - ты помнишь, что почти во всех его романах героев заточали в подземельях?

- Да...

- Мой психоаналитик, когда я рассказал ему об этом факте, заявил, что все это от детских впечатлений, все из-за норы, в которой он провел первые дни своей жизни...

- Бедный дядя Женя. А кто его нашел?""

---

Жрать хочется, а она лежит, как баронесса.

Надо будет сегодня мальчишник устроить. А она пусть дома сидит, ногти кусает.

А вообще надо кончать эту антипатию - ведь жить нам и жить. Надо будет ей свадебное платье из наличностей придумать.

Извините, эрекция.

---

Жарко, замучился копать, пот градом, глаза заливает.

А она загорает - косточки свои греет-белит. Точно - был бы лак для ногтей, кровь бы в ней забегала. И села бы под пальму мослы свои красить.

---

Yes! Я знаю что делать! Нашептала Фифи на ушко! Ну эти бабы! Ума нет, один песок, и такое выдумать!

Хотя, ничего удивительного. Чисто женское решение. Они это умеют. И мужика выручат, и счет 5:1 в соответствующую пользу.

Вы уже, наверное, догадались. Да, совершенно верно - Фифи посоветовала мне на ней жениться! Так она станет законной моей супругой, и я буду волен делать с ней все, что захочу. И никакой японский император ничего со мной сделать не сможет - семейные узы - это семейные узы.

Вот так, простенько и со вкусом.

Эх, прощай свобода - эти бабы и на необитаемом острове достанут.

Вечно я пессимизмом своим перебарщиваю. Ведь предстстоящая свадьба - классное развлечение.

Надо еще свидетелей откопать.

---

Да, все, что я проделал с этой путаной в течение 3-х дней, УК РФ квалифицируется как некрофилия или труположество. Но ведь у меня есть облегчающие вину обстоятельства - я спал не с трупом, но скелетом, причем скелетом в солидном возрасте? Ну, впрямь, кто подаст на Гамлета за его монолог с черепом Йорика? Ну а если бы он сделал это в театре с головой из близлежащего морга, то понятно, за решетку ему дорога.



УФ, кажется, я себя успокоил и теперь меня тянет рассказать Вам о том, что мы проделывали с моей Фи-Фи...

Стоп! УК РФ - это УК РФ... А как на это посмотрит законодательство Страны восходящего солнца?

Черт! Восток ведь дело тонкое. А этот самолет? Он же собственность Японии...

А они такие утонченные - икебаны всякие, сады камней, харакири. Вряд ли им понравbтся, как я гремел костями Фи-фи на трагически погибшем судне ВМ, гремел, предварительно искусно соединив их в относительно анатомическом порядке, гремел, нарядив... Нет, надо попить шампанского. И посоветоваться с Фи-фи - бабы она умная, хоть из головы песок сыплется.

---

Черт! Вот попал! Ведь то что я проделал с ней, с ее скелетом, это квалифицируется УК как...

Блин!

---

Чувство опустошенности... Как странно – несколько дней назад я жил в Москве, ходил на работу, ездил в командировки, спал с женщинами, и вот, лежу на этом острове… Хотя. все закономерно – не надо было писать этой книги. Я же намеренно ее написал. Написал, чтобы пришли за мной и вырвали из той жизни. Так что своего я добился. Чего добился? Правды. Правды, к которой стремился всю жизнь. Там, среди множества людей, в работе, все отнимавшей, я по всем признакам и статьям никому не мог казаться одиноким. И это была ложь. Страшная ложь. А теперь кругом одна правда. Я совершенно один. И теперь мой мир – вот этот картинный, но жестоко правдивый остров и этот Интернет – реальный компот из живых и мертвых людей, знаний, лжи и забдуждений, благородства и свинства.

---

Все, закрываемся!

Нашел скелет, женский, весь в золоте! Судя по черепу - европейка. Зубы целы - молоденькая. Косточки - закачаешься! А какой таз!

Рядом чемодан барахла - на него свалилась бочка с машинным маслом. В чемодане ... в чемодане все цело и тонко пахнет - тонкое женское белье - чулки, пояс, все прочее в нескольких экз и цветах. Видимо, девушка была путаной...

Я думаю, дня три вы меня не услышите. А что делать?

Инересно,можно ли от скелета схватить насморк?...

---

Масса находок!

Да! Чего тут только нет, в песке. Потом опишу.

Е еще надо написать, как я сюда попал.

Просто, копая, я вообразил себя,сидящим в своем самолетном убежище за компьютером и описывающим свою историю. Может, кто-то виртуально примет участие. Тогда можно будет жить.

А сейчас писать не могу. В письмо надо огрузиться с головой, с потрохами - а тут такая штука. Вот приведу все в порядок!..

---

Мой - дом

Моя крепость

---

Мой - дом

Моя - крепость

---

...спроектированный еще до начала второй мировой

войны этот японский бомбардировщик отличался от американских ма-

шин чрезвычайно низкой живучестью и слабым стрелковым вооруже-

нием. Наибольшее количество его огневых точек составляли 4 пуле-

мета калибра 7,7 мм. Никакой броневой защиты пилота и других членов экипажа на нем не было и в помине... Кроме того, бензобаки G4M нисколько не

были протектированы, и также не осуществлялся их наддув ней-

тральным газом, чтобы обеспечить хоть минимальную пожаробезопас-

ность. Поэтому сбивался этот тип самолета чрезвычайно легко, и

американцы недаром прозвали его "безотказными зажигалками". Впро-

чем, то же самое можно сказать практически про любой японский са-

молет.

Однако, такая ситуация сохранилась не навсегда. Тысячами те-

ряя свои бомбардировщики, к концу войны японцы все-таки осознали

идиотизм своего пренебрежения живучестью самолетов, и стали уси-

ливать именно эти качества. В частности на G4M для каждого члена

экипажа установили бронеспинки, ввели полное протектирование бен-

зобаков, с наддувом их нейтральными газами. А так же, заменили

вредные мелкокалиберные пулеметы четырьмя 20-мм пушками.

Надо отметить, что установка 20-мм оборонительных пушек вещь

сама по себе бесполезная, без применения других мер живучести.

Дело в том, что броня (даже нетолстая) требует от противника

подходить как можно ближе к цели, чтобы пробить ее. Но кормовые

авиапушки наоборот - заставляют истребители держаться как можно

дальше от бомбардировщика. То есть - броня и оборонительное ору-

жие увеличенного калибра взаимно многократно усиливают защитное

действие друг друга.

Результат для G4M был достаточно хорош: известен случай, ког-

да одинокий G4M в полете над океаном атаковали сразу 6 мощнейших

американских истребителей "Уайлдкет" с шестью крупнокалиберными

пулеметами на каждом - общим количеством 36 12,7-мм пулеметов

против одного бомбардировщика! Целый час они просто издевались

над ним, расстреливая его под любыми ракурсами, а у несчастного

видимо давным-давно кончились патроны... Но американцы так и не

смогли поразить его! Дело кончилось тем, что когда в изрешечен-

ных бензобаках этого "Бетти" кончился бензин - он просто зацепил

волны. Но поразительно - как долго он выдерживал безжалостный

огонь противника! То есть, живучесть самолета G4M в середине и в

конце войны - это две большие разницы...