Как хорошо жить предметом. Прогулялся в обед. Солнце снег тает. Мыслей никаких.

---

Идите вы!

---

Всем Привет. Уезжаю в Нижний Новгород

---

CНовым годом!

Счастья.

---

Сижу в бодуне... Или с Бодуном? А кто он такой? Что-то говорит... Или вчера говорил?
А!
Рождественская мысль:

Чтобы стать Богом, нужно согласие людей.
Дьяволу согласие не нужно.
Это вчерашний мой тост, который боссу н понравился.

Черт... как можно было испортить эти вчерашние креветки?
Наверно, год держали в муке. Прежде чем зажарить.

А водка была ничего.

Правда, дома захотелось покушать (как всегда) и выпить по душе с Бодуном (блин, кругом одни хохлы!)
А утром похмелился.
Всем привет!
Праздник этот символический, Бодун.
Бог, понимаешь, родился.
И к весне мы его распнем. К этой весне.
А он, понимаешь, потом опять родится.
Ты не находишь это оптимистичным?
Молчит гад-Бодун.
Нажрался.

Ваш Руслан Белов.

---

Привет!
Только что вернулся из Чечни. Полон впечатлениями: чечен-
цы,спирт,башни, гробницы,скелеты,золото,автоматы и пулеметы, пистолеты
и гранаты, дождь, палатка, черная икра,осетрина, овечий сыр, парное
молоко, шашлыки, огромные форели, ингуши, Магомет, русские собаки, Ду-
даев, персики, сливы, абрикосы, шелковица, вишня,кровная месть, золо-
то, суверенитет, деньги, нефть, национальные блюда и женщины,их прино-
сящие и уносящие, вертолет, грузины и осетины, Ермолов, Ельцын, Еда,
пальба одиночными и очередями днем и ночью, религия, мафия, что у
власти и мафия, что не у дел, деньги, много денег, золото, коньяк и
... сибирская язва.
Приехал, хорошо приняли, на следующий день - вертолет и в горы. Ог-
лянулся - понял: золота нет и в ближайшие периоды не будет. Думаю,
хоть ваньку повалять надо, стал мыть шлихи. Мою, а рядом два (в лучшем
случае) автоматчика, охраняют, бдительно оглядываясь, постреливают в
ближайшие деревья. Отмыл десяток, достаю лупу и им в глаз- смотрите -
есть, но очень и очень мелкое, но блестит. Они- нам бы покрупнее и
невдамек им, что и этот несчастный колчедан или пожелтевшую от горя
слюду не каждый старатель выловил бы в этом нищем аллювии. Ну, говорю,
ребята, поздно уже, топайте в лагерь, отдыхайте, а я с удочкой пойду.
Нет,говорят, ты гость, охранять будем. Форель - 250-300мм, удочка из
удивительно гибкой чечненской растительности и два автоматчика с горя-
щими глазами. Кого боимся?- говорю, кого надо- отвечают. Ночь, палат-
ка, засыпаю с трудом. Да и как заснуть, когда рядом 6 автоматов со
сдвоенными афганскими рожками пригрелись на засыпающих чеченских телах
и еще 5 стволов всякой мелочи с довеском в виде нескольких лимонок
нежно сжимаются во сне чеченскими конечностями? Ну думаю, сейчас я вас
достану! И так, позевывая, повествую: как-то в Приморье приснился од-
ному фельдмаршалу ненавистный его соприятель, а, может быть, и теща и
открыл он довольно кучную стрельбу (дУхами, добавил про себя) - все
горшки вдребезги и до конца жизни в- дырявой палатке, хорошо, что не
убил никого насмерть. Пожелал спокойной ночи и слушаю. Не прошло и 3
минут, как во тьме, то там, то тут- звуки странные, но спровоцирован-
но-ожидаемые - храбрые чеченчы дружно выщелкивали из магазинов патро-
ны... Башни, башни высокие, пустые, покосившиеся и навек прямые, мо-
гильники, забитые полумумиями, полусклетами древних язычников. Под ни-
ми на пойме наша палатка в ней я говорю: Вот вы, чеченцы, народ сооб-
разительный, аккуратный, лишнего не делаете и не говорите, но спирт
пьете как-то странно и длинно- наливаете в стакан, потом разбавляете
вполовину водой, потом пьете, потом запиваете водой, а потом закусыва-
ете. А вот, говорю, глубоко вами не уважаемый российский народ опера-
цию эту существенно сокращает, значительно удлиняя оставшуюся продол-
жительность жизни. Иллюстрируя сказанное, наливаю себе около стакана
(чуть перелил) спирта и без видимого впоследствии сожеления медленно
выцеживаю, естественно, не запивая и не закусывая (последнее не вполне
правдиво, ввиду того, что после некоторой паузы, не по необходимости,
а из некоторой, не вполне изжитой титанической работой сознания над
собой жадности, я съёл-таки полбанки (2л) черной каспийской икры). Че-
ченский народ переглянулся, затем его взгляд слился в один, кинжалом
упершимся в одного из своих представителей, по одному погону капитана,
по другому - лейтенанта. Тот пожал плечами, налил стакан спирта и вы-
пил. Тут я понял, что чеченский народ непобедим и пообещал сообщить об
этом российскому парламенту (правда, через некоторое время засомневал-
ся, не от горя ли в среднем старший лейтенант совершил сей поступок -
банка икры-то принадлежала ему...).
Немного погодя наш руководитель Харон ( в этой чеченско-русской
сутолоке со стрельбой в отдельно стоящие деревья, друг-друга и копе-
ечку мне часто приходил на ум мрачно-трудолюбивый персонаж греческих
преданий, доныне неутомимо транспортирующий души усопших с живого
берега речки Лета на мертвый...) предложил в шутку сходить за золо-
том в соседнюю Грузию, где неподалеку ему известно эксплуатируемое
месторождение. Часть чеченского народа понимающе закивало головами,
другая же часть, человек в шесть, после небольшого обсуждения, пред-
ложило кругу оперативный план с использованием вертолета Ми-8, отв-
лекающим маневром и вполне небольшим прогнозным кровопролитием... В
качестве тренинга была устроена небольшая стрельба (6-7 рожков,цена
патрона -червонец за штуку, да, кстати, автоматы наши отступающие
российские воины сдавали за 50 -70тыс., Газ-66 - 200000, так что
отступать им, я думаю, было весело). Стреляет чеченский народ метко,
заключительной целью я выставил свой молоток, привезенный из Москвы
для внушительности. Победитель, оставивший ощутимую метку, получил
право росписи на ручке и, ничтоже сумняшися, трудолюбиво вывел
ниже отметины: "Руслану от Саида"!
В воздухе с тобою, любимая, мы были одновременно - Ты летела во
Владик, я в Москву. Приехавши, я обнаружил, что голень понемногу
распухает. Дня через три пошел к хирургу, он, взглянув надменно,
спросил - из Чечни? Я - а как вы...? Да, говорит, там, в горах, слу-
чай сибирской язвы... Так что прощай, любимая... Обладая твоим обра-
зом, я легко перенесу утрату жизни. То немногое, что я заработал в
Чечне сделает расставание с нею беззаботным. Будь счастлива и знай -
один человек любил тебя беззаветно...и бессознательно. Прошу тебя,
не умирай от горя- все что касается моей гибели значительно преувели-
но.
Руслан.

P.S. Привет всем приветливым!

---

Идет снег

Сегодня, в 14-30, когда мне было 56 3\4лет, я протоптал на Патриаршем пруду две диагонали, чтобы достоверно узнать, где его центр.
www.litportal.ru/all/author1626/
lit.lib.ru/editors/b/below_r_a/

---

Всего три балла...

Алмазы попали к Михаилу Иосифовичу в 1983 году, в июле, на чердаке старого дома, бодро гнившего где-то на юге Архангельской области.
Михаил Иосифович был видным ученым и работал в крупной организации, которая в те времена называлась Министерством среднего машиностроения. Свои вакации он предпочитал проводить в одной из малых деревень на берегу Северной Двины - нежаркий климат и спокойные пейзажи, как нельзя лучше способствовали работе его ума. Однажды, в одной из пеших прогулок, он, задумавшийся, свернул в сторону от обычного маршрута и наткнулся на невзрачный старенький дом с приколоченной к стене фанерной табличкой, на которой обычной зеленкой была сделана надпись: "Прадается. Дешево".
Увидев дом, он ясно понял, что это не просто изба, нуждающаяся в капитальном ремонте вплоть до переборки по бревнышку, не просто летнее жилище на пару-тройку недель, а какая-то особенная часть его, Михаила Иосифовича, души.
Через три часа он вернулся с деньгами. Крепенькая востроглазая старушка в черном платочке, назвалась Марьей Ивановной и сообщила, что продает свое родовое гнездо, потому как ей тягостно стало в нем жить. И многословно рассказала, как месяц назад скоропостижно скончался ее болезненный с рождения младшенький сын. Рассказала, промокнула быстренько повлажневшие глаза пожелтевшим от времени платочком и попросила за дом и участок десять тысяч. Получила одиннадцать с условием съехать немедленно.
- Да я хоть сейчас уйду, - сказала она, радостно пересчитывая деньги. - Меня старший сынок с невесткой давно в Северодвинске ждут. - Документы сосед Еремеич тебе вечером на лисопеде привезет. Добавил бы, товарищ профессор, еще тысчонку за барахло и бельишко чистое?
Михаил Иосифович раздраженно мотнул головой, но в карман полез. Завернув деньги в носовой платок, Марья Ивановна повела его в дом, показала, что где находится, и тут же ушла.
Посидев у окна за черным от времени столом, и вдоволь полюбовавшись только что приобретенным пейзажем, Михаил Иосифович обернулся, как на призывный крик и увидел ведущую на чердак лестницу с шаткими резными перилами. Увидел и немедленно ощутил неодолимое желание воспользоваться ею.
Маленькое оконце без стекол, паутина, пыль, мышиный помет, старинные коричневые картонные чемоданы, стопка заштопанных(!?) целлофановых пакетов, сломанная прялка, кипы журналов "Крестьянка" и "Юный натуралист", пожелтевшие лица Хрущева, Брежнева и многочисленных космонавтов на повсюду валявшихся газетах "Правда", встретили его вполне доброжелательно. Внимательно осмотрев крышу (она была крыта тесом) Михаил Иосифович хотел уже спуститься вниз, но вдруг у него под ногами что-то блеснуло. Из пыльной, хрустящей шлаковой засыпки.
Опустившись на корточки, Михаил Иосифович ковырнул пальцами в отходах печного отопления и остался один на один... с крупным розовым алмазом, внутри которого бычилась обычная комнатная муха.
Надо сказать, что Михаил Иосифович не удивился. Находку он принял скорее как данность, явившуюся ему не благодаря стечению обстоятельств, а как следствие всеобщей связанности событий. Внимательно изучив алмаз пытливо сузившимися глазами, воровато сунул его в карман и поры пальцем в шлаке на месте находки. И тут же наткнулся на небольшой цветастый матерчатый мешочек (незавязанный) в котором находилось еще три драгоценных камня, обернутых в пожелтевшую газетную бумагу. Они, как и первый, были розовыми, имели точно такие же размеры, но никаких энтомологических начинок в них не содержалось.
Спустившись в горницу, Михаил Иосифович сел за стол, разложил на столе алмазы. Черные, давно не скобленые доски столешницы не гармонировали с прекрасными детищами естества, и он, недовольно покачав головой, пошел к своему рюкзачку за чистым полотенцем.
На вафельном полотенце алмазы тоже не смотрелись, вернее преобычный предмет человеческого обихода оскорблял их достоинство, и они делались какими-то недовольными, даже, казалось, съеживались от обиды. Не смотрелись они также на футляре для очков, на перевернутой тарелке, на монографии по технологии разделения изотопов радиоактивных элементов (ее, свое детище, Михаил Иосифович всегда носил с собой), ни на чем не смотрелись.
Он спрятал розовые кристаллы в мешочек, предварительно завернув их в обрывки газеты (за ней пришлось сходить на чердак). Но когда мешочек был помещен посередине стола, его осенило. Вынув и освободив алмазы от оберток, Михаил Иосифович пошел во двор, отыскал на завалинке местечко, поросшее травкой, и любовно разложил на нем ослепительно сверкавшие кристаллы. Но и здесь, на природе, алмазы казались чуждыми...
Михаил Иосифович расстроился. Потоптавшись во дворе, вернулся в дом, походил взад-вперед, ничего не измыслив, решил перекусить. Достал термос, бутерброды, устроился у окна и стал есть, посматривая на задумчивое озерцо. Мысли его, конечно, были об алмазах. Он не думал, как и откуда появились эти розовые кристаллы в деревенском доме - он знал, что они доподлинно не с Зимнего Берега, коренного месторождения алмазов, несколько лет назад обнаруженного в Архангельской области. Он не думал, как в один из них попала муха - он знал, что они, с мухой и без нее, это чудо, природное или рукотворное. Он думал, что эти алмазы, прекрасные, таинственные, невозможные, совершенно переделавшие его, должны быть частью чего-то чудесного, чего-то чрезвычайно значащего и даже, может быть, страшного. И что именно ему, Михаилу Иосифовичу, ему, в руки которого они были ниспосланы, предстоит сотворить это не хватающее Нечто, Нечто, в пределах которого необходимо реализуется все совершенство этих розовых богов Вселенной.
Забыв о бутербродах и кофе, стынущем в колпачке термоса, Михаил Иосифович смотрел на алмазы и в мозгу его зрело решение. "Вечность, истинная вечность, могущая ежесекундно и никогда превратиться ни во что! - думал он, чувствуя, что мыслит плодотворно. - Самое твердое в мире вещество, и самое хрупкое! Вечное, пока не ударишь! Самое красивое, самое насыщенное светом вещество, в мановение ока превращающееся в банальную сажу! Вечное, пока не сожжешь! О, господи, я придумал им место!
И забыв о бутербродах, о кофе, о чемодане, о жене Жанне Андреевне, Михаил Иосифович сунул мешочек в карман брюк и ушел к ближайшей автобусной остановке. Через сутки он был в Москве, а еще через сутки с головой ушел в осуществление своего сумасшедшего проекта.
На осуществление его у Михаила Иосифовича ушло двенадцать лет, целых двенадцать лет, которые, впрочем, пролетели единым мигом. Необходимое количество плутония ему удалось собрать лишь в конце 1993 года.
К концу 1995 года в подвале его дома, располагавшемся в пределах Садового кольца (рядом с Поварской улицей) он соорудил алтарь, центральную часть которого занимала плутониевая бомба мощностью приблизительно в 500 килотонн. Она представляла собой устройство из нескольких частей. Соединение их с превышением критической массы могло произойти только в том случае, если верхняя часть бомбы - полусфера в мощной оболочке из свинца и никеля - подалась бы хоть на миллиметр к нижним своим частям. В результате даже такого незначительного движения оказались бы задействованными весьма сложные вспомогательные механизмы, слаженная работа которых привела бы к немедленному образованию на месте Москвы и прилегающей к ней части Московской области безжизненного радиоактивного пепелища. Но вся соль этого устройства была в том, что верхняя часть бомбы отделялась от нижней... четырьмя розовыми алмазами!
Несколько лет (примерно до середины 1996 года) Михаил Иосифович единолично поклонялся созданному им мерилу Вечности (по соображениям конспирации он развелся с женой). Радиоактивный фон в "святилище" не превышал 1000 микрорентген в час, что для вдоль и поперек облученного расхитителя социалистического плутония было сущим пустяком.
Время шло, крыша у Михаила Иосифовича съезжала все больше и больше, жить оставалось все меньше и меньше, и он решил найти своему кумиру верных служителей, которые могли бы восторгаться бомбой и после его смерти. Такие, как он, видят друг друга издалека, и ему не составило труда организовать секту численностью в семнадцать человек.
Своим заместителем по кадрам сумасшедший физик назначил полковника ФСБ, ушедшего на пенсию по состоянию здоровья. За двадцать пять лет службы в органах этот человек заработал десяток правительственных наград, именной пистолет, несколько маний и один премилый бред. Навыки, полученные им на Лубянке, а также на оперативной работе в Афганистане, Египте, Анголе и в некоторых других странах, позволили ему тщательно законспирировать секту, а также поднять контрразведку на уровень, исключавший утечку какой бы то ни было информации, не говоря уж об утечке членов.

Сом Никитин попал в секту случайно. По пути в Старый Оскол, в окрестности которого бежали многие его русскоязычные друзья и собутыльники, он заехал в Москву и надолго осел на Ярославском вокзале в качестве бомжа. Там его подобрал один из активистов Хрупкой Вечности (так, в конце концов, назвал Михаил Иосифович свою тайную эстетическую организацию, назвал, напрочь забыв, что плутоний имеет период полураспада около восьмидесяти миллионов лет и, следовательно, бомба когда-нибудь, но утратит свою взрывоопасность).
После того, как Сом вышел из запоя, его обработали (как морально, так и медикаментозно от педикулеза и чесотки). Месяца через два пристального наблюдения стал кандидатом в члены секты. С этого момента он был обязан ежедневно думать о том, что самое вечное, самое устойчивое, самое привычное (не важно что) ежеминутно может обратиться в прах. Конечно, ему не показали бомбу - на низшем уровне членства не полагалось не только видеть ее, но и знать о ней.
Трезвый Сом всегда был излишне активным и любознательным. Невзирая на неусыпную деятельность шефа контрразведки и четырнадцати его помощников, он довольно скоро узнал, что в подвале дома, в котором происходили собрания и посиделки, находится нечто, напрямую связанное с его основной профессией, то есть с поисками полезных ископаемых. Это знание возбудило его любопытство и, ради удовлетворения последнего, он решил продолжить свое членство в невыносимо трезвой секте.
Бомбу он увидел через год, когда и забыл, как пахнет спиртное. Шефу контрразведки в этот день предстояло сделать научный доклад по внутренней теме 009801А-44 "Хрупкая Вечность и развал Российской империи" и он, донельзя возбужденный, ничего не видел и не слышал. Его помощники также были поглощены вожделением предстоящего события и окружающее воспринимали весьма неадекватно действительности. И Сом смог незамеченным проникнуть к алтарю и увидеть бомбу.
Бомба его не поразила, его поразили алмазы, вернее один из них, тот, который выполнял свою природоохранительную роль на переднем плане. Увидев его и муху внутри, Сом Никитин испытал чувства, весьма близкие к чувствам, испытанным Михаилом Иосифовичем в Архангельской области на чердаке старого северного дома.
Алмаз, сверкавший розовым пламенем, всколыхнул воспоминания - Сом Никитин видел почти такие же на 5-ой штольне, видел, но не поверил своим белогорячечным глазам глазам. Теперь же алмаз вернул себя, пронзив собой время, вернул, чтобы вновь заворожить его, Сома, своей невозможностью, своей вечной силой, своей диалектикой (единство и борьба противоположностей!), своей иронией (засиженный мухой фетиш человечества!).
Сом решил завладеть драгоценностью единолично. Да нет, ничего он не решил, просто алмазное пламя вошло в его сердце, в его измученный трезвостью испитый разум и он, ничего не понимая, начал действовать, как заведенный.
Разломав венский стул, стоявший у стены напротив алтаря, Никитин с превеликой осторожностью расклинил гнутой его ножкой щель между фронтальной нижней и верхней частями бомбы, вынул освободившийся алмаз, полюбовавшись с минуту, сунул его в карман и прошел (руки в брюки), в актовый зал, прослушал там лекцию о развале сверхмощной державы и смылся под шум заключительных аплодисментов.
Конечно, если бы Сом подумал, если бы его измученный мозг мог думать, то он, в конце концов, допер бы, что красть алмаз нельзя, ибо очень опасно и не только для него, но и для всего человечества.
Еще он допер бы, что Михаил Иосифович в глубине своей взбудораженной души, души, бесконечно изможденной ежесекундным умственным трудом, желал, чтобы когда-нибудь похищение алмаза случилось, желал поставить человечество на грань жизни и смерти, поставить, чтобы оно, наконец, себя оценило и смогло, захотело, наконец, спастись, желал и потому запретил Полковнику установить в святилище телекамеры и двери с секретными замками.
Неожиданное свершение этого подсознательного желания (без сомнения, внушенного мухой) вкупе с потрясением, испытанным им при виде ножки венского стула, торчащей из его алмазно-плутониевого детища, привело бедного гения к третьему по счету инфаркту.
Умирая, Михаил Иосифович попросил похоронить себя рядом с бомбой... И удалить, наконец, из нее ножку.
Руководители секты выполнили лишь последнюю просьбу - рытье могилы рядом с бомбой, лишившейся одной из своих опор, было признано ими опасным.
...Хоронила Михаила Иосифовича вся научная общественность Москвы, хоронила на Новодевичьем кладбище. Было много поминальных статей в газетах, в том числе и иностранных, его именем даже назвали какой-то физико-математический институт (кафедру?) в Екатеринбурге и улицу то ли в новосибирском Академгородке, то ли в Ижевске, то ли в Сарове, то ли в другом секретном атомном городке.
Но суть данной части нашего повествования не в этом. Дело в том, что вес верхней части сакральной бомбы был рассчитан Михаилом Иосифовичем так, что он мог выдерживаться в течение сколь угодно продолжительного времени лишь четырьмя алмазами. Три же алмаза могли в любой момент разрушится от скалывающих напряжений, ведь алмаз при всей его твердости является чрезвычайно хрупким минералом... Достаточно было большегрузному автомобилю, проезжающему по Поварской (цементовозу, к примеру), наехать на обломок кирпича или просто попасть задним колесом в колдобину, и через несколько секунд Первопрестольная перестала бы существовать в принципе.
Михаил Иосифович, конечно же, знал об этой опасности. Безусловно, он мог сунуть на место украденного алмаза нечто блестящее, даже настоящий алмаз соответствующего размера. Но что бы эта "реставрация" оставила от сакрального смысла Хрупкой Вечности? Все превратилось бы в подделку, в пародию, в насмешку, в религию, как и все религии, основанную на обмане...
Все это Сом Никитин рассказал мне перед смертью. Может, он врал, но представьте, что в самом центре Москвы, в глубоком подвале, сумасшедший физик и в самом деле построил бомбу, которая может взорваться от землетрясения силой 3 балла...

---

Сначала пришли волкодавы.
Глухо полаяв в лицо, они кинулись за спину, кинулись рвать тех, кто стоял за мной.
Они знали свое дело.
Я остался один в бесконечной степи, среди покосившихся кибиток. Среди загонов с блеющими овцами и безучастными лошадями, топтавшими свои испражнения.
Я смотрел и чувствовал, как ничтожно мал и безбрежно жалок.
Безысходность давила сердце.
Но что это?? Кто поднял пыль на востоке?!
Стая таких, как я!
Я влился в нее, предвкушая смерть. Свою и тех, кто топчется в стойле.
Навсегда взлетев в седло, умчался.
Как конь, подстегнутый плетью.

...Стая мчится неостановимо. Стоянки-обстоятельства прибавляют бешенства движению — остановившееся гнетет. Заклинает зачеркнуть себя бегом.
Живое движется.
Вот привальный костер. Он жадно пожирает сучья, он торопится выгореть дотла, торопится уйти в ветер.
Вот береза… Она стремится стать выше, стремится к небу.
Вот омут, стиснутый корнями. Он каждую секунду отрывает от них песчинку за песчинкой. Отрывает, чтобы уйти к морю.

И вот — рассвет! Конец ночи! Я снова в седле!
Бешенство скачки! Больше, больше пространства! Там, за горизонтом — тайна грани! Вперед, вперед!

И вот — все позади. Мой конь издох. Я один, в груди — меч. Я пришел...

Утро было пасмурным. Я встал, подошел к окну. Люди шли на работу. И мне пора. Сегодня — премияза квартал.

---

Он выбрал историю

У меня была дилемма – Диля и Емма. Первая была прочной по характеру симпатичной татарочкой, умеющей прекрасно готовить и все такое. Она мечтала о многочисленной семье и муже-добытчике. Вторая, Емма, – имела западно-европейскую национальность, была десятым (но самым прелестным) лицом в известной транснациональной компании. Она склонялась к мысли, что пищу все-таки готовят, и была уверена, что лет через пятьдесят, — к тому времени, как она решит забеременеть, — наука непременно что-нибудь на этот счет придумает. Долгое время я сомневался, какой из них предложить руку и сердце. И вот, когда день подошел, и надо было принимать решение, я пошел к Вере, знакомой гадалке, чтобы свалить на нее ответственность за свое будущее.

— Не знаю, что и сказать… — пристально посмотрела мне в глаза Вера, странно приятная женщина лет тридцати. — Понимаешь, всегда существует несколько вариантов будущего. И когда человек узнает их, ему есть о чем подумать. Кеннеди, например, год думал
— Джон Кеннеди? Ты ему гадала!!?
— Обижаешь, Володя, мне двадцать пять всего. Мама моя ему гадала...
— Расскажи!
— Шебутной он был, этот Кеннеди, — начала Вера с полуулыбкой. — Болезненный с детства, но бабник от души. К нему в Белый дом даже родственники стеснялись ходить, ну, кроме брата Роберта, конечно, так там диваны под ним и очередной пассией трещали. Политик он был так себе, с гангстерами путался — хотел с их помощью Кастро убрать, с Мэрилин Монро путался, с наркотиками, с секретаршами, с проститутками. И потому очень его интересовало, как все это будет выглядеть в прессе и в сердцах налогоплательщиков после того, как он уйдет на заслуженный отдых. Ну, и нашел с помощью друга Фрэнка Синатры мою мамочку, тогда она в Штатах практиковала. Правда, первым пунктом на повестке встречи у него стоял другой вопрос — начинать-таки из-за Кубы ядерную войну с Россией или нет? На этот вопрос мамочка ответила решительно, все-таки полковником была, причем это звание ей присвоил сам Лаврентий Берия за срыв германской ядерной программы...
— Шутишь! — удивился я. — Сколько же лет твоей матери в середине сороковых было? Лет десять?
— Под тридцать, а когда с Кеннеди встречалась — под пятьдесят. Меня она родила в шестьдесят.
— Шутишь! — вновь удивился я.
— В нашем роду стареют поздно, ибо знают все наперед. Ты слушать будешь?
— Все, молчу, рассказывай дальше.
— В общем, после того, как Джек позвонил Хрущеву, они...
— Они в Овальном кабинете любовью занялись...
— Да. Мамочка моя выглядела получше этой глупышки Мэрилин, а Джекки с детьми как раз на даче в Глен-Ору была, она всегда там от мужниного распутства скрывалась. Кеннеди маме не понравился, он бронзовой болезнью страдал, и весь с ног до головы был в пигментных пятнах, да и спина у него здорово побаливала, от чего он иногда вскрикивал не по сценарию. Но галочку в биографии поставить ей было приятно.
Второй вопрос Джон Кеннеди задал уже после. Нехилый такой вопросик: как сделать так, чтобы навсегда остаться в сердцах и памяти американцев если не великим, то весьма знаменитым президентом?
И тут же развил вопрос в интересующую его сторону: мол, если бы Авраама Линкольна не убили, то он, невзирая на свою бурную политическую деятельность, остался бы в памяти американцев рядовым президентом. И вряд ли бы попал на весьма популярную в свое время однодолларовую купюру.
Ну, мамочка моя, естественно поняла его насквозь и, поворожив слегка, выдала три возможных варианта будущего.
Первый вариант реализовывался в случае безвременной смерти Мэрилин Монро. По этому варианту президентскую гонку 1964 года Кеннеди проигрывал Джорджу Ромни, принципиально честному губернатору штата Мичиган. Проигрывал из-за того, что в ходе выборов проливались на свет некоторые обстоятельства смерти Мэрилин, а точнее обстоятельства убийства ее агентами, подосланными Робертом Кеннеди через подставных лиц. После этого проигрыша клан Кеннеди, как политическая сила, переставал существовать.
Второй вариант истории Джона Фицджеральда Кеннеди, очень обидный, реализовывался в случае провала попытки убийства Мэрилин Монро. По нему актриса доживала до девяноста пяти лет, а Джон не выдвигал свою кандидатуру на второй срок по причине резкого ухудшения здоровья. В результате вместо него кандидатом от демократической партии избирался Роберт Кеннеди. Он легко переигрывал Барри Голдуотера и становился 36-м президентом США. В ходе выборов некоторые болтливые помощники Бобби утверждали бы, что их босс фактически избирается на второй срок, так как предыдущие четыре года был главным советником и вдохновителем брата. То есть фактически руководил страной.
По третьему, самому трагическому варианту, Джона Кеннеди убивали в городе Даллесе на вершине политической славы, и его место в президентском кресле занимал невзрачный во всех отношениях вице-президент Линдон Джонсон.
Последний вариант Джеку понравился сразу. И когда мама сказала, что развитие его приведет сначала к убийству Роберта, а потом и к политической смерти Эдварда Кеннеди, он решительно отправил ее прочь. И через год поехал в Даллес. Невзирая на просьбы компетентных органов этого не делать.
— Интересно… Ну а какие варианты у меня? — пережив услышанное, перешел я в практическую плоскость.
— Первый вариант твоего будущего реализуется, если ты женишься на Диле. Она нарожает тебе четверых ребятишек и, в конце концов, сделает из тебя примерного мужа, хорошо знающего, сколько можно выпить и что говорить за столом.
Второй вариант — это Эмма. Вы объездите весь свет, побываете в космосе, у вас будет самолет, сорокаметровая яхта, ранчо на Гавайах, фазенда в Аргентине и замок во Франции. Через десять лет ты с одним чемоданом уйдешь от нее к проститутке Фи-Фи…
Вера замолчала. Гипнотический ее взгляд побудил меня спросить:
— Ну а третий вариант? Есть у меня третий?
— Есть. Третий вариант — это я. Ты ведь за ним сюда пришел?

---

Кость

У всех, как у всех, а со мной всегда что-то случается… Вот шел недавно на работу — осень была в самом своем мерзопакостном разгаре — и на перекрестке, на мокром от тающего снега асфальте, увидел кость. Обычную игральную кость, лежавшую единицей кверху. Другой бы мимо прошел, а я, сам не знаю почему, поднял ее, хотя разного народу шло рядом много, и делать это было довольно неловко. Пройдя перекресток, я пропустил попутчиков вперед и бросил кость на тротуар.
Почему я это сделал?..
Не знаю. Может, дела после недавнего разрыва с Верой, очень глупого, шли неважно, и настроение было неважным, осенним было, с перспективами на безоговорочную зиму, и хотелось убедиться, что все так и есть, и ничего иного в принципе быть не может.
В общем, кость была брошена, и выпала единица. Соглашательски покивав головой, я сунул находку в карман и потопал дальше. День, как обычно, прошел серо и тягуче, хотя дел было воз и маленькая тележка.

…Вечером, войдя в омертвевшую без Веры квартиру, я, как обычно, выложил все из карманов на тумбочку. Кость, звякнув об мелочь, легла единицей. Черное пятнышко, ее обозначавшее, смотрело, как сжавшаяся в точку жизнь.
Заинтригованный, я смахнул ее на пол.
И снова получил единицу.
Единицу, которая не лезла ни в какие ворота.
Постояв в растерянности, я поднял, покрутил недоразумение в руке — нет, все на месте. Увесистая шестерка, жизнерадостная пятерка. А также двойка, и тройка, и четверка — кость по всем параметрам выглядела ординарной.
— Может, эксцентричная, шулерская?! — мелькнуло в голове. — Ну да, скорее всего, так…
Чтобы укрепиться во мнении, хотел кинуть еще, но тут позвонил сосед:
— Перекурим?
— Самое время.
На лестничной площадке, после обмена обычными вопросами, я наплел ему что-то, и попросил бросить кость.
Он бросил, и выпала тройка.

Сосед по всем параметрам был троечник. И жена у него была троечница, не говоря уж о сыне, даже на заборах писавшем на тройку. А я, значит, ничего, кроме единицы, не заслуживаю. Что ж. Похоже на правду. Сермяжную, домотканую, кондовую.
Дома бросил еще раз. Чтоб подвести черту.
И подвел. Жирную. Средним арифметическим из четырех бросков за день вывелась твердая единица, причем безо всяких периодов и остатков.
Если бы не чувство юмора, я бы, наверное… Ну, в общем, чувство юмора не подвело, и я засмеялся. И смеялся несколько дней подряд. На улице, на работе, в общественном транспорте. Смеялся на улице, в который раз вынув из кармана кость с единицей на верхней грани, в офисе и в метро по этому же поводу.
В офисе еще предлагал сотрудникам бросить по разу. Сказал: судьбу эта кость предсказывает и что-то вроде места в жизни.
Сотрудники отказались. Ну, понятно, кому это надо, чтобы все — и начальники, и подчиненные — знали, туз ты или шестерка. Особенно на службе, на самой что ни есть капиталистической.
И вот, на третий или четвертый день после того, как кость, образно выражаясь, пала на мою голову, пошел я с работы дальней дорогой. По серым сумеречным бульварам. Пошел, своей единицей к земле придавленный. И где-то на середине пути, на Страстном, в укромном уголке, увидел парочку.
Увидел, остановился, стал смотреть.
…Как они целовались! Не петтингом занимались, как сейчас говорят, не напоказ, а как-то нежно, по-правдашнему. Толкнуло что-то, подошел, когда, конечно, они друг от друга оторвались и в стороны глядели, румянцы прохладой остужая. Подошел, извинился, и девушку ватным голосом спросил, не хочет ли она кость мою испытать, которая ближайшее время характеризует, перспективы, так сказать, на будущее определяет, примерно как швейцарские часы время. Особенно думать ей, сами понимаете, не хотелось, и она, засмеявшись, бросила мою беду на бульварную дресву под яркий фонарный круг.
И что вы думаете?
Ей выпала что ни на есть шестерка.

Подняв кость, я зажал ее в кулаке, простился и, провожаемый недоуменными взглядами, пошел своей дорогой.
Было хорошо. Кругом и во мне.
Временами порывало испытать судьбу, но я держался.
Держался, пока не увидел машину в безнадежной пробке.
А в ней женщину, чем-то похожую на Веру. Она напряженно смотрела вперед.
Остановившись, я подумал: хочу ли я ждать рядом с ней?
Ответ получился: «Хочу!», и кулак мой разжался.
Увидев «пятерку», я забросил кость подальше в темноту, легко перепрыгнул ограду и пошел к машине.

---

Фашизм прорастает...

В вагоне метро сидел напротив парня читавшего "Беседы Гитлера". Люди 0 внимания, может, кто и поджал губы.
Так же относились к большевикам на рубеже XIX/XX веков.
Кому фашисты нужны, кто их кормит?
1 Богатенький дядя. Если его возьмут за жабры, от даст жару - выпустит их на улицу, и лично о нем забудут.
2. 2-ой богатенький дядя. Когда приедут англичане, он выпустит своих фашистов и те для страху переломают паре дюжин болельщиков кости
3. Разным важным органам для выполнения щекотливых заданий.
4. Некоторым политикам, ненавидящим своих избирателей-недочеловеков, которые в любой момент могут их переизбрать...

---

Пахнет мертветчиной

---

Руслан Белов
Аутизм - болезненное состояние психики; уход индивида от контактов с окружающей действительностью и ориентация на мир собственных переживаний. Аутизм ведет к потере способности к пониманию окружающей действительности, к неадекватному поведению индивида в обществе.
Нет. Да, я бегу. Я убежал от жен, от детей, от матери и отчима, друзей. От денег и барахла.
Но никуда не прибежал.
Нет никакого внутреннего мира. Ничего нет.

Мой внутренний мир. Я написал более 30 вещей. Поняли и приняли единицы. Пуст внутренний мир.

Дочь Полина.
Это все от дерена белого. Его сейчас везде полно. В это время мы гуляли с Полиной и бросались этими шариками.
А если нет внутреннего мира, если он как кладовка, набитая рухлядью, которую можно сжечь лишь вместе с собой, если нет внешнего мира...
Пустой блог - внешний мир.
Это все пройдет.
Осталось всего-то пройти
около сорока тысяч километров

---

В Москве

В првинции говорят: В Москве уже асфальтируют небо (по нацпрограмме).
Не знаю, заасфальтированного неба не видел, но дождь поливают - это точно.

---

Бузулук

Образчик паркового исскуства

---

Главная площадь Бузулука - Базарная площадь.
И Ленин стоит перед регбийными воротами

---

В Бузулуке Чапаев формировал дивизию

---

Приехал из Бузулука.

---

Так договорился Заратустра…

Заратустра сидел в пещере. Сидел и, пряча глаза, метал бисер за мелкие деньги:

...Не бойся боли души и тела. Боль — свидетельница бытия... Очисти душу. Зависть и злоба сминают день и отравляют ночь; гнев и гордыня — хуже пыли, закрывающей солнце... — говорил Заратустра, и погонщику верблюдов становилось жаль своих грошей.

...Не спеши, послезавтра — смерть. Улыбнись правдолюбцу и помири его с лжецом: они не могут жить друг без друга. Улыбнись скупому — он боится умереть бедным и меняет день на фальшивые монеты. Улыбнись подлому — он меняет свет дня на тьму своей души. Улыбнись им и себе в них и отведи глаза на мир. Послезавтра смерть, а завтра — преддверие. Живи сегодня и здесь, и жизнь станет бесконечной... — говорил Заратустра, и медник удручено качал головой: "Он свихнулся! Свихнулся и учит нас!!!".

...Чтобы жить, надо умирать, чтобы иметь, надо терять. Надо пройти весь путь, пройти, зная, что он ведет в никуда и, потому бесконечен... говорил Заратустра, а пекарь думал: "Хорошо, что этот бред не слышит мой сын..."

...Ты бежишь от жизни, но прибежать никуда и ни к чему не можешь. Ты малодушно прячешь голову в песок повседневности. Хоть дышишь ты там неглубоко, но секунда за секундой искрошенный временем камень замещает твои легкие, твою живую плоть, твой пока еще живой мозг, твои еще крепкие кости. И, вот, ты — каменный идол и лишь порою твои остекленевшие глаза сочатся тоской о несбывшемся... — говорил Заратустра, а люди шептались: "Вы слышите!!? Он издевается над нами... Он называет нас каменными идолами!"

...Не принимай себя всерьез, ведь серьезность — это ощущение значимости, а что может значить природа и ты, ее частичка? Кто или что может нас оценить? — говорил Заратустра, а люди, сжав кулаки, придвигались к нему.

...Но скоро из эфира воплотится то, что соединяет землю и небо — появится Смерть. Ты поймешь, что жизнь прошла, и наступило утро небытия. И уже не твое солнце движется к закату... — сказал Заратустра, и доходяга-воин в сердцах метнул ему в горло копье.

zhurnal.lib.ru/b/below_r_a/
www.litportal.ru/all/author1626/
www.diary.ru/~outspase/
belovru.hotbox.ru/